Конец детства

В сотый раз они ворчали и жаловались друг другу па Кареллена — у него отсталые вкусы и никакого уважения к прессе! В любое другое место на свете они явились бы с телекамерами, магнитофонами и прочими орудиями своего отлично механизированного ремесла А тут изволь полагаться на такую древность, как бумага, карандаш — и, подумать только, на стенографию!
 Конечно, раньше кое–кто пытался контрабандой протащить в зал магнитофон Этим немногим смельчакам удалось вынести запретное орудие обратно, но, заглянув в дымящееся нутро аппарата, они тотчас поняли: попытки тщетны И всем тогда стало ясно, почему им всегда предлагали в их же собственных интересах оставлять часы и прочие металлические предметы за пределами зала…
 И, что еще несправедливей и обиднее, сам — то Кареллен записывал пресс–конференцию с начала и до конца Журналистов, виновных в небрежности или в прямом извращении сказанного (такое, правда, случалось очень редко), вызывали для краткой малоприятной встречи с подчиненными Кареллена и предлагали им внимательно прослушать запись того, что на самом деле сказал Попечитель Урок был не из тех, какие приходится повторять.
 Поразительно, как быстро разносятся слухи Заранее ничего не объявляется, но каждый раз, когда Кареллен хочет сообщить что–то важное,
 — а это бывает раза два–три в год — в зале яблоку упасть некуда.
 Высокие двери распахнулись, и приглушенный ропот мгновенно утих: на эстраду вышел Кареллен Освещение здесь было тусклое — несомненно, так слабо светило неведомое далекое солнце Сверхправителей — и Попечитель Земли сейчас был без темных очков, в которых обычно появлялся под открытым небом.
 Он отозвался на нестройный хор приветствий официальным «Доброе утро всем» и повернулся к высокой, почтенного вида особе, стоявшей впереди Мистер Голд, старейшина газетного цеха, своим видом вполне мог бы вдохновить знаменитого дворецкого, героя знаменитых старинных романов, доложить хозяину: «Три газетчика, милорд, и джентльмен из „Таймса"“