Сад Рамы

И тут на площади появилась Николь Уэйкфилд на велосипеде.
 Она быстро соскочила с велосипеда, протиснулась через кордон и взбежала по лестнице, чтобы стать возле судьи Мышкина.
 — Хиро Кобаяси, — крикнула она в мегафон, прежде чем в толпе успели узнать ее. — Я пришла объяснить вам, почему Педро Мартинеса не будут судить Станьте впереди, чтобы я могла видеть вас!
 Старый Кобаяси, остававшийся в стороне на краю площади, медленно подошел к нижней ступеньке и остановился напротив Николь.
 — Кобаяси–сан, — проговорила Николь по–японски, — с глубоким прискорбием я узнала о смерти вашей дочери…
 — Ханжа, — выкрикнул кто–то по–английски, и толпа загудела.
 — Я — мать, — продолжала Николь, — и прекрасно представляю себе, как это ужасно — пережить смерть своего ребенка…
 — А теперь, — она перешла на английский, обращаясь к толпе, — позвольте объяснить всем вам мотивы, заставившие меня принять такое решение В конституции Нового Эдема записано: каждый гражданин имеет право на справедливый суд И с момента основания колонии все преступления подлежали судебному разбирательству Но в деле мистера Мартинеса обнаружились сложности, а при всей шумихе, поднятой вокруг него… не сомневаюсь, что мы не сумели бы сейчас собрать судей, способных рассмотреть дело непредвзято.
 Свист и крики заставили Николь умолкнуть ненадолго.
 — И в конституции не предусмотрены меры, — продолжала она, — которыми следует обеспечить объективность суда присяжных Но судьи должны исполнять закон, они обязаны решать дела на основании собранных улик Вот почему я определила, что дело Мартинеса нужно передать в специальный суд Нового Эдема Там будут обнародованы все свидетельства (о некоторых публике еще неизвестно), и они будут тщательно взвешены.
 — Но все мы знаем, что этот Мартинес виновен, — выкрикнул донельзя расстроенный мистер Кобаяси. — Он сам признался, что спал с моей дочерью Все знают, что он изнасиловал девушку в Никарагуа, еще на Земле… Почему вы защищаете его? А где же справедливость для моей семьи?
 — Потому что закон… — начала Николь, но голос ее потонул в шуме толпы.
 — Мы хотим Мартинеса